Неточные совпадения
Пастух под тенью
спал, надеяся на
псов,
Приметя то, змея из-под кустов
Ползёт к нему, вон высунувши жало;
И Пастуха на свете бы не стало:
Но сжаляся над ним, Комар, что было сил,
Сонливца укусил.
Проснувшися, Пастух змею убил;
Но прежде Комара спросонья так хватил,
Что бедного его как не бывало.
— А кому же как не ему и быть у нас господином, — прервала Егоровна. — Напрасно Кирила Петрович и горячится. Не на робкого
напал: мой соколик и сам за себя постоит, да и, бог даст, благодетели его не оставят. Больно спесив Кирила Петрович! а небось поджал хвост, когда Гришка мой закричал ему: вон, старый
пес! — долой со двора!
— Цыц,
пес, — сказала бабушка, толкнув его к двери так, что он едва не
упал.
— Морозов? — сказал Иоанн, — да разве он не сгорел на пожаре? Живуч старый
пес! Что ж? Я снял с него
опалу, пусть войдет!
Спи, усни, мое дитятко,
Покуль гроза пройдет,
Покуль беда минет!
Баю-баюшки-баю,
Баю, мое дитятко!
Скоро минет беда наносная,
Скоро царь велит отсечь голову
Злому
псу Малюте Скурлатову!
Баю-баюшки-баю,
Баю, мое дитятко!
Утих аул; на солнце
спятУ саклей
псы сторожевые.
Младенцы смуглые, нагие
В свободной резвости шумят;
Их прадеды в кругу сидят,
Из трубок дым виясь синеет.
Они безмолвно юных дев
Знакомый слушают припев,
И старцев сердце молодеет.
О! мой отец не слуг и не друзей
В них видит, а господ; и сам им служит.
И как же служит? как алжирский раб,
Как
пес цепной. В нетопленой конуре
Живет, пьет воду, ест сухие корки,
Всю ночь не
спит, все бегает да лает.
А золото спокойно в сундуках
Лежит себе. Молчи! когда-нибудь
Оно послужит мне, лежать забудет.
— Эй ты,
пес, поди сюда! — сказал он, кладя матрасик в углу около дивана. — Ложись здесь.
Спи!
Спи, Аленушка,
спи, красавица, а папа будет рассказывать сказки. Кажется, все тут: и сибирский кот Васька, и лохматый деревенский
пес Постойко, и серая Мышка-норушка, и Сверчок за печкой, и пестрый Скворец в клетке, и забияка Петух.
«Ложись ты
спать, злосчастный эскулап. Выспишься, а утром будет видно. Успокойся, юный неврастеник. Гляди — тьма за окнами покойна,
спят стынущие поля, нет никакой грыжи. А утром будет видно. Освоишься…
Спи… Брось атлас… Все равно ни
пса сейчас не разберешь. Грыжевое кольцо…»
Они начали злобно дергать, рвать, бить его, точно
псы отсталого волка, выли, кричали, катались по земле темною кучею, а на них густо
падали хлопья снега, покрывая весь город белым покровом долгой и скучной зимы.
— Чу — Марьушина собака воет, слышишь? Держат
пса на цепи не кормя, почитай, это — чтобы пес-от злее был. Видишь, как хорошо ночью на улице-то? Народу совсем никого нету… То-то! Вон — звезда
упала. А когда придет конец миру, они — снегом, звезды-то, посыпятся с неба. Вот бы дожить да поглядеть…
Спи, стая
псов!
Спи сном непробудным до страшного суда,
Тогда воскресни и прямо в ад, изменники,
И бог на русскую державу ополчился!
Он попустил холопей нечестивых
Торжествовать над русскою землей.
— Я, ваше благородие, — говорит, — всю ночь не
спал, до самой почесть зари
пес этот гагайкал: до сна ли тут! Всю ночь, — говорит, — сидел на сеновале и трубку курил, ничего не слыхал.
На застрехах по деревням обыкновенно воробьи живут, отчего и называются подзастрешными.], не мычали под навесами коровушки, а
псы сторожковые, зá ночь дóсыта налаявшись, свернулись в клубки и
спали на заре под крыльцами…
—
Пес его знает, как и в попы-то
попал, — продолжал Патап Максимыч.
Отец-от отопком щи хлебал, матенка на рогожке
спала, в одном студеном шушунишке по пяти годов щеголяла, зато какая-то,
пес их знает, была елистраторша, а дочку за секлетаря, что ли, там за какого-то выдала…
И с этим Ермия так дунуло вспять, что он едва не задохся от бури, и, открыв глаза, видит день, и он опять в жилище Памфалона, и сам скоморох тут лежит,
упав на голом полу, и
спит, а его
пес и разноперая птица дремлют…
Но вдруг из-за крайнего строения, приютившегося на самом краю деревни, выскакивает громадный лохматый
пес и с громким лаем бросается под ноги Востряка. Испуганный Востряк сделал отчаянный прыжок в сторону. От этого неожиданного движения Юрик потерял равновесие и, выпустив гриву лошади из рук,
упал из седла прямо на твердую каменистую дорогу, громко вскрикнув от боли и разом потеряв сознание.
Да два парада гвардейских, да один армейский, да вечером бал, — бык с елки
упал! — Турецкий посол за моего конвойного есаула троюродную внучку отдает… Анчутка вас задави! Дале я и читать не стал. Дрожки без колес, в оглоблях
пес, — вертись, как юла, вкруг овсяного кола…
— Да ты не каждое лыко в строку ставь!.. — смутилась уже Татьяна. — Толком скажи, ужели долго старого-то
пса под царскую
опалу подвести и гнездо их собачье разорить и со щенком-подкидышем!.. Царь-то, бают, что зверь, лют до бояр до этих самых.
— Я и пойду. Чего вы ругаетесь-то! Опять за сову принялись. Это за то, что я правду сказал. Спасибо, всегда так надо. Ступай, мол, старый
пес, вон. Вас же жалеючи говорю. Что? Аль опять захотелось по старому, бабе в лапы
попасть. Опять пойдет, как бабье одолеет: Аким, Аким, денег надо, а я вот тогда и не пойду искать и не пойду…
Привязала свита коней к орешнику, король широкой походкой вперед идет, камыш раздвигает, ручья ищет. Ан был, да весь высох… Всмотрелся король в чащобу, видит — незнакомая малая хатка под дубом стоит, дым не дымит,
пес не скулит, будто и нет никого. Махнул он перчаткой, свита да стража за им пошла. Видят — дверь в сенях
пасть раззявила, хочь свисти, хочь стучи, никто, девкин сын, не откликается.